Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где! с кем! Ни дать ни взять она,
Как мать ее, покойница жена.
Бывало, я с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной!
Побойся бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
Неточные совпадения
Петр Андреич, узнав о свадьбе сына, слег в постель и запретил упоминать при себе имя Ивана Петровича; только мать, тихонько от мужа, заняла у благочинного и прислала пятьсот рублей ассигнациями да образок его жене; написать она
побоялась, но велела сказать Ивану Петровичу через посланного сухопарого мужичка, умевшего уходить в сутки по шестидесяти верст, чтоб он не очень огорчался, что,
бог даст, все устроится и отец переложит гнев на милость; что и ей другая невестка была бы желательнее, но что, видно,
богу так было угодно, а что она посылает Маланье Сергеевне свое родительское благословение.
— Грабить меня пришли?! — орал Кишкин. — Петр Васильич,
побойся ты
Бога, ежели людей не стыдишься… Знаю я, по каким делам ты с уздой шляешься по промыслам!..
— Мамынька,
побойся ты
Бога!
— Макарушка, да ты бога-то
побойся, — усовещивали его соседи. — Ты бога-то попомни, Макарушка… Он найдет, бог-от!
—
Богу ответите за сироту, Петр Елисеич! — доносился звонкий голос Домнушки через запертые двери. — Другие-то
побоятся вам оказать, а я вся тут… Нечего с меня взять, с солдатки! Дочь у вас растет, большая будет, вам же стыдно… Этакой срам в дому! Беспременно этого варнака Тишку в три шеи. Обнакновенно, Катря — глупая девка и больше ничего, а вы хозяин в дому и ответите за нее.
— Ты бы, — говорит лавочник, — хоть бога-то
побоялся бы, да лоб-от перекрестил: слышь, к вечерням звонят…
— Как это нынешние девушки нисколько себя не берегут, отцы мои родные! Если уж не
бога, так мирского бы стыда
побоялись! — восклицала она, пожимая плечами.
— Как бы Евпраксеюшка-то у нас
Богу душу не отдала! — сказала Улитушка, не
побоявшись нарушить молитвенное стояние Иудушки.
— А
побойся ты
бога, человече! — закричал ему Дыма. — Да это же наша родная сестра, мы хотим ехать вместе.
—
Побойся ты
бога! Ведь женщину нельзя заставлять ждать целую неделю. Ведь она там изойдет слезами. — Матвею представлялось, что в Америке, на пристани, вот так же, как в селе у перевоза, сестра будет сидеть на берегу с узелочком, смотреть на море и плакать…
—
Побойся ты
бога, Дыма! — сказал Матвей, вглядевшись. — На кого ты похож, и что это ты над собою сделал?
—
Побойся бога-то, чай, крещёный ты, а грабителем выступаешь! Гривенник — понимаешь ли ты слово-то — гривенник, а?
— Ну, и Семен-то Иванович, роля очень хороша! Прекрасно! Старый грешник,
бога б
побоялся; да и он-то масонишка такой же, однокорытнику и помогает, да ведь, чай, какие берет с него денежки? За что? Чтоб погубить женщину. И на что, скажите, Анна Якимовна, на что этому скареду деньги? Один, как перст, ни ближних, никого; нищему копейки не подаст; алчность проклятая! Иуда Искариотский! И куда? Умрет, как собака, в казну возьмут!
— Врешь!.. Врешь!..
Побойся Бога-то…
— Зотушка… Гордей Евстратыч… — плакалась Татьяна Власьевна, бросаясь между братьями. —
Побойтесь вы Бога-то!
— Четверть часика! — взвизгнул Мойсей Мойсеич. — Да
побойтесь вы
бога, Иван Иваныч! Вы меня заставите, чтоб я ваши шапки спрятал и запер на замок дверь! Вы хоть закусите и чаю покушайте!
— Это вы
побойтесь теперь бога-то, а мы достаточно его боялись, — с холопскою наглостью ответил Терешка. — Поклончик воеводе… Скоро увидимся, и то я уж соскучился.
— Терешка,
побойся ты
бога, — взмолилась воеводша.
Анна (берет у Насти бумагу). Михей Михеич,
побойся ты
бога! Что ты с нами делаешь?
—
Побоялись бы вы
бога, сосед! Вы ж, кажется, что-то такое должны были жиду. Отдали бы вот… Ей-богу, надо бы вам хоть сколько-нибудь отдать.
Разделась и я как следует, помолилась
богу, но все меня любопытство берет, как тут у них без меня были подробности? К генералу я
побоялась идти: думаю, чтоб опять афронта какого не было, а ее спросить даже следует, но она тоже как-то не допускает. Дай, думаю, с хитростью к ней подойду. Вхожу к ней в каморку и спрашиваю...
«Не
побоюсь, ей-богу, не
побоюсь!» — сказал он и, очертивши по-прежнему около себя круг, начал припоминать все свои заклинания.
А нынешний норовит угнать коня у пьяного или сонного, да
бога не
побоится и с пьяного еще сапоги стащит, а потом жмется, едет с той лошадью верст за двести и потом торгуется на базаре, торгуется, как жид, пока его урядник не заберет, дурака.
—
Побойся ты
Бога, что ты городишь! Эко счастье, что сын хромой уродился.
Клементьев. Наденька,
побойтесь же
бога. Что говорите? Я человек смирный; но вы меня выводите из терпения, — рассержусь. У вас подлые понятия! Что вы это? Помилуйте!
Саша (входя). Боже мой! Когда же всему этому конец будет? И за что ты так наказал меня? Этот пьян, Николай пьян, Миша тоже… Хоть бы
бога вы
побоялись, бессовестные, если людей не стыдитесь! Все смотрят на вас! Мне-то, мне-то каково видеть, как все на вас пальцем указывают!
— Уж что ни скажешь ты, Максимыч, — сказала Аксинья Захаровна. — Про родных дочерей неподобные слова говоришь! Бога-то
побоялся бы да людей постыдился бы.
— Попомни хоть то, над чем зубы-то скалишь? — продолжала мужа началить Аксинья Захаровна. — Домы Божии, святые обители хотят разорить, а ему шутки да смехи… Образумься!..
Побойся Бога-то!.. До того обмиршился, что ничем не лучше татарина стал… Нечего рыло-то воротить, правду говорю. О душе-то хоть маленько подумал бы. Да.
— Да полно ли вам? — брюзгливо молвила ему причудливая Фленушка. — И в обители книжное пуще горькой редьки надоело, а вы с ним и на гулянке. Пущай ее с Никанорой разводит узоры. Попросту давайте говорить. В кои-то веки на волю да на простор вырвались, а вы и тут с патериком!.. Бога-то
побоялись бы!
— Я знаю, ты мыслишь, что я был причиной Вериной смерти. Но подумай, разве я любил ее меньше, чем ты? Странно ты рассуждаешь… Я был строг, а разве это мешало ей делать, что она хочет? Я пренебрег достоинством отца, я смиренно согнул свою шею, когда она не
побоялась моего проклятья и поехала… туда. А ты — ты-то не просила ее остаться и не плакала, старая, пока я не велел замолчать? Разве я родил ее такой жестокой? Не твердил я ей о
Боге, о смирении, о любви?
Что, если бы он, как другие, сказал: никто не может вернее Моисея объяснить закон
бога, он бы был ничто, и дух божий покинул бы его душу. Но он общался не с людьми, а с
богом, слушался его голоса, а не своего страха перед людьми. Он не
побоялся ни церкви, ни государства и не смутился, хотя Пилат и Ирод подружились только затем, чтобы распять его.
— Бокль, это так себе. Он, пожалуй, хоть и изрядный реалист, — заметил Лука, — а все-таки швах! До точки не доходит… филистер! А если читать — никого и ничего не читайте! Одних наших! Наши честней и последовательней… ничего не
побоялись, не струсили ни перед кем… Наши пошли гораздо логичнее, дальше пошли, чем все эти хваленые Бокли. Это, поверьте, ей-Богу, так.
Побойся, говорю,
Бога, ведь ты не церковник какой, что тебе по кабакам дневать-ночевать!..
— Что это вы, братцы?
Бога вы
побойтесь! Ай никак живого хоронить вздумали? — И ротный весельчак-балагур и красавец Петр Кудрявцев, всеобщий любимец, вынырнул откуда-то из черноты ночи на огонек фонаря.
— Да, великолепная вещь… — вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: —
Побойтесь вы
бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!
— Но что же я могу сделать, сударыня? Не вы одни жалуетесь, все жалуются, — да что же я с ним сделаю? Придешь к нему в номер и начнешь стыдить: «Ганнибал Иваныч!
Бога побойтесь! Совестно!», а он сейчас к лицу с кулаками и разные слова: «На-кося выкуси» и прочее. Безобразие! Проснется утром и давай ходить по коридору в одном, извините, нижнем. А то вот возьмет револьвер в пьяном виде и давай садить пули в стену. Днем винище трескает, ночью в карты режется… А после карт драка… От жильцов совестно!
— Куда и зачем вы идете?
Побойтесь вы
бога!
Не срами меня перед людями,
бога побойся!
— Сво-бо-дин? — говорит благородный отец, в ужасе отступая назад и всплескивая руками. — Да нешто это актер?
Побойся ты
бога, нешто этакие актеры бывают? Это дилетант!
— Вестимо так, только не даром присловье молвится: «на
Бога надейся, а сам не плошай». Я вот всю жизнь на ходу, а силы-то достаточно, медведя и того не
побоюсь, померяюсь…
— Да
побойтесь вы
Бога! Ведь мне же ее везти надо, одеть.
—
Побойся ты
Бога… Ведь ты причесалась какой-то чучелой, — кое-как, на лоб лезут пряди волос… Перечешись…
— То-то, а вчера ругаться да мировым стращать… Ах ты, старая карга,
Бога бы
побоялась, — для такого праздника.